Часть 1
Недавно получил возвратные квитанции на две бандероли отправленные мной же в начале августа этого года в два разных журнала: “Континент” и “Новый мир”. Вернее, пока я не дошёл до почты, я не знал, откуда они именно, и только лишь выкупив собственные бандероли (таков закон, иначе их сдают в архив, грубо говоря в утиль…), прочитал на пакетах собственной рукой написанные адреса редакций… Почему-то первая мысль которая пришла в голову была довольно грубой и сугубо реалистичной (интуиция меня редко подводит. От цитирования, пожалуй, воздержусь), хотя можно было подумать и так: “Адреса сменились или перепутал что-то?” На бумажке приклееной к пакетам в перечне возможных причин невручения галочкой был отмечен пункт “истёк срок хранения”. Вечером зашёл на сайт “Нового мира”, да нет всё правильно – ГСП – 4, Москва, К – 6, Малый Путинковский переулок ½. Ну и индекс соответственный…
В бандеролях (в первом случае) была Книжка, во втором Книжка и подборка моих стихов, не публиковавшихся ранее ни в каком печатном виде… Что интересно, когда отправлял было у меня это тоскливое ощущение бессмысленности производимых мною действий (интуиция, действительно, редко меня подводит), но в августе Издатель на какое-то время победил во мне– здравомыслящего и не слишком амбициозного Автора, и я предпринял целый ряд абсолютно логичных, с точки зрения Издателя усилий для того, чтобы Книжка моя попала в “нужные” руки, в конце концов не так часто, в последнее время, в нашей Стране издаются подобного рода поэтические сборники… Потом – это был своего рода эксперимент: можно ли пробить эту стену? Можно ли, будучи никому не известным (или почти никому) 46-летним Автором, живущим в глубокой Провинции опубликовать что-то в независимых, центральных толстых Журналах? Без какой либо, протекции, естественно… Без знакомств…
( Я никогда не варился ни в каких литературных котлах, не примыкал ни к каким группам и группировкам ни маргинального, ни политического, ни интеллекуального толка... Вот такому можно? Просто по самому факту существования текста?)
Гипотетически такая возможность существует. На деле – практически нет. Если проявить упорство (как тут не вспомнить Мартина Идена? Но времена Джека Лондона безвозвратно прошли и место Литературы в жизни человеческих сообществ крайне изменилось) то со временем где-то, что-то… если попадёшь на случайного, “редкой души” человека в каком-нибудь издательстве или редакции, но вероятность такого попадания крайне мала… Ничтожно…
Объясню, почему я так думаю. Вернее мой личный опыт заставляет меня не испытывать никаких иллюзий на сей счёт. Помните, Маяковского?
Я - пессимист.
Знаю –
вечно
будет курсистка жить на Земле…”
(«Дешёвая распродажа»)
Первую попытку пробить в этом направлении брешь я осуществил в 1998 году и касалась она не моего литературного творчества, а переводов Отца. Блестящих переводов с польского никому не известного у нас поэта Анджея Бартынского:
На твои губы падал снег
На твои глаза падал снег
На твои взлохмаченные волосы смерть
падал снег
Выпал белый снег
Бессмысленный снег
Какой ужасный
снег выпал
(СНЕГ)
Или:
В госпитале сказали что ты умерла
Была ночь и было смертельно глупо
Что твои волосы походили на Атлантику
В которой разбился наш челн
Итак все кончилось - алхимия химия
А в театре дают бессмысленную программу
И на волосы твои губы и глаза
Новые посетители расставляют стулья
(ЧТО-ТО КОНЧИЛОСЬ)
Или:
Солнце - это золотой лев
Знойное дыхание которого чувствовал на себе
Ветра не было
Я лежал на спине задрав ноги в небо
Ван-Гог нашептывал мне в ухо
"Ты самый отъявленный негодяй
И я нарисую тебе перышком
голубое фортепиано"
Сорвал с земли горсть ирисов
и их рыжие головки
Вдруг превратились в стакан молока
Бросил ей свое сердце
И внезапно развалилось голубое фортепиано
унеслось в пьяную даль
(В ГОРЯЧКЕ)
Я не поленился и доехал до редакции… Малый Гнездниковский переулок, д. 12/27. Был январь. Тёплый и мокрый. На улице каша из снега и соли. И этот особенный московский вечерний зимний воздух…
Мы приехали в Москву с Братом в девяносто седьмом, после 9-летнего перерыва. Чтобы вырваться из Тюмени я продал видеокамеру (которой очень дорожил и покупал мучительно долго и в рассрочку) своему армейскому другу Андрюшке Бакшееву. Обычную бытовую «Соньку», на которую, преимущественно, снимал своих детей (тогда я работал в школе. Отдал по дешёвке, потому что надо было куда-то уехать… Иначе можно было просто сойти с ума. Вечером 31 декабря мы сели за стол, немножко выпили, чем-то закусили, а спустя пол часа после того как пробили куранты я предложил Роме двинуться на вокзал. Быстро собрались и через час мы уже тряслись в пустом вагоне скорого поезда… Помню, именно в этом вагоне проводницы отмечали Новый год. Были они пьяные и время от времени долбились в закрытые изнутри двери нашего купе… Видимо, им не доставало мужского общества…
Так вот… Через год мы вновь приехали в столицу. Остановились, как и в предыдущий раз у Иры (маминой сестры) и её семьи в Чертаново… На этот раз я захватил с собой отцовские переводы…
В редакции я спросил, кому можно отдать рукописи. Показали на дверь. Там сидела женщина. Как выяснилось позже, звали её Ларисой Васильевой. Вкратце я объяснил, что к чему… Рукописи были отбиты на пишущей машинке. Компьютеров никаких у нас тогда ещё не было (У Отца уже был… Первый. Допотопный…). Сказал, что это переводы сделаны, преимущественно, в 60-х, что в Польше Бартынского знают достаточно хорошо. Что живёт он во Вроцлаве, там же где и Ружевич… «А оригиналы на польском есть?» - спросила она. Нет. А зачем? «Ну…у нас есть свои полонисты», - сказала она. «А зачем мне ваши, когда переводы уже сделаны? И они сделаны блестяще…», - подумал я, или сказал вслух – уже не помню…
Через год пришла отписка:
«Уважаемый Олег Юрьевич! Мы познакомились с переводами стихов Анджея Бартынского. К сожалению, вынуждены огорчить Вас. Стихи А.Бартынского небезынтересны, но всё же, на наш взгляд, они уступают по художественной выразительности стихам известных уже у нас современных польских поэтов.
Всего доброго,
С уважением Л.Васильева.
В первую очередь меня удивила сама формулировка. Ну и главным потрясением было то, что стихи которые лично я бы включил в любую самую «избранную» Антологию поэзии ХХ века, вместе с лучшими стихами Маяковского и Лорки, Элюара и Неруды, Галчинского и Хикмета признали вторичными, третьесортными… Отец на мою инициативу отреагировал довольно скептически («мол, вообще не надо было этого делать» или «а ты чего хотел?»), был погружён совсем в другое, в свой философский труд, в первую книгу «Суммы антропологии» – «Расширяющаяся вселенная абсолюта», а я переживал долго…
Отец тогда был жив и здоров. А через пол года заболел (оперировали его, ксати говоря, на Каширке. Именно в этот период «проявился» Бартынский. Лёля нашла его во Вроцлаве), а ещё через два – умер. Спустя какое-то время я вновь отослал отцовские переводы с польского уже в виде книжки. Кроме Бартынского там был Ружевич, Роман Сливоник, Леон Швед и Тадеуш Засадный. Результат – тот же…
Я думаю никто и никогда не сможет мне уже объяснить или убедить в том, что стихи Бартынского в переводах Юрия Фёдорова слабее, хуже, нижнеуровнее стихов Тадеуша Ружевича, регулярно публикуемых в журнале “ИЛ” или других польских поэтов (Виславы Шимбовской, например, или Збигнева Херберта?)
Вижу безумных
тех кто ходили по морю
верили не усумнившись
и утонули
они и теперь накреняют
мою ненадежную лодку
жестоко живой я отталкиваю
их руки мертвые каменные
отталкиваю год за годом.
(Т.Ружевич “Вижу безумных”)
перевод Владимира Британишского (с) “ИЛ”
Не так давно я звонил Бартынскому во Вроцлав и он сказал мне, что у него вышла книга избранных стихотворений во всепольском поэтической серии (что-то вроде нашей “малой библиотеки поэтов” советских времён, насколько я понял…) То есть его имя вполне официально стоит в одном ряду со всеми теми, чьим стихам его стихи по мнению наших экспертов “уступили в художественной выразительности”…
Обложка книги Анджея Бартынского "Вкус черешни"
История с “Иностранкой”, всего лишь один эпизод в череде оных… Следующий связан с Игорем Олеговичем Шайтановым - литературным критиком, литературоведом, гл.редактором журнала “Вопросы литературы”, литературным секретарём премии «Букер – Открытая Россия» (так она сейчас называется) в пору нашего знакомства он был, насколько я помню председателем русского Букера, в качестве которого и приехал в Тюмень с одним из тогдашних лауреатов этой премии (фамилии его я честно говоря уже не помню. Васильев, кажется…). Было у них, своего рода, турне… Пригласила меня на встречу с московскими гостями Наталья Петровна Дворцова, заведующая кафедрой русской филологии Тюменского Государственного Университета. Позже примерно с такой же миссией приезжал Кибиров, когда получил премию “лучший поэт года”. Тюмень в этом смысле “захолустьем” не назовёшь. Народ регулярно появляется, преимущественно из сугубо “альтруистических”, естественно, соображений, начиная с поп-звёзд всех мастей и разливов и кончая редкими столичными интеллектуалами…
Состоялся круглый стол, беседа, студенты, журналисты, унивеситетская профессура (всё как полагается). А потом небольшой компанией мы зашли в кофейню напротив. Народ покидал “заведение” небольшими группами, в разнобой… А потом получилось так, что экскурсионный автобус уехал и Игорь Олегович в некотором недоумении остался стоять один на остановке… И я предложил проводить его до гостинницы. Пока шли, говорили… О литературе, о поэзии, о Шекспире, Толстом, Рубцове, которого он когда-то, ещё мальчиком, видел в Вологде, об Алене Гинсберге… По всей видимости, в качестве собеседника, я его абсолютно устраивал, поэтому разговор после некоторой паузы (мы дошли до гостинницы “Восток”, в которой он остановился) продолжился в одном из ресторанов города и закончился поздним вечером, практически ночью… Игорь Олегович подарил мне свежий номер журнала “Арион” со своей статьёй и стихами Е.Рейна… Я рассказывал об Отце, Бартынском, о людях живущих в Тюмени… Общение было лёгким и непринуждённым, несомненно интересным для меня – впервые, живой литературный критик, шекспировед, без понтов, не сноб, нормальный такой человек…
Через день мы снова встретились и я отдал ему подборку своих стихотворений, мол если будет время, почитайте, может быть чиркнёте пару слов. Через пол года напомнил о себе:
Здравствуйте, Игорь Олегович!
Понимаю, что Тюмень уже успела стать для Вас - далёким прошлым, и других
дел, помимо рецензирования никому не известных Авторов, у Вас
предостаточно. И всё же…
Если найдёте время, напишите пару слов, по поводу тех материалов, которые
я Вам передал.
С уважением,
Олег Фёдоров.
Получил ответ:
Дорогой Олег,
никто и ничто не забыто. Простите великодушно за молчание: возвращение в
Москву после отсутствия всегда убыстряет ритм жизни до невозможности. На
этой неделе все прочту и напишу.
Ваш,
ИШ
20 мая 2004
Спустя 12 дней пришло ещё одно письмо:
Дорогой Олег,
наконец (простите) я собрался с силами для ответа, вернее, для прочтения
Ваших текстов. Не для оправдания, а для объяснения: сейчас идет страда
курсовых, дипломов, диссертаций (к моему обычному чтению в журнале "Вопросы
литературы"). Не то, что времени нет, а глаза сдают - сижу на каких-то
каплях и пр.
Я прочел то, что Вы дали, послушал кое-что на Вашем сайте (хорошие
поэтические программы!), почитал (на сайте же) из новых сборников: "Пианино"
и "Новые стихи" (Вы их имели в виду?). Общее читательское впечатление: Ваш
верлибр это опыт свободы внутреннего слова без нагнетаемой эмоции. Вероятно,
сознательно он несколько холодноват (эмоция внутри), но в то же время
слишком речист, повествователен, в нем не хватает неожиданных крупных
планов, неожиданных ходов внутренней связи текста. Вы слишком доверяетесь
свободе свободного стиха. Он, конечно, свободен, но в своей свободе
предлагает другие формы связанности и повторяемости. Ваш текст
преимущественно линеен. Русский верлибр пока что не состоялся в целом из-за
двух вещей: одна - он бывает слишком свободен (как Ваш) или слишком вычурен
(как у Давида Самойлова). Нечастые удачи на двух других путях - графичности,
неожиданности изобразительной линии в зрительном образе (В.Бурич) или умной
афористичности, неожиданного минимализма (последние стихи А. Алехина).
Согласны? Пришлите несколько текстов опровергающих сказанное.
Понимаю, что должен был и хотел бы сказать большее, но это первый опыт
высказывания.
Всего доброго,
И. Шайтанов
2 июня 2004, 23:17
Понимаю, что ответ мой был несколько резковат… Сработал эффект сжатой пружины. Она просто распрямилась и всё…
Здравствуйте, Игорь Олегович!
Во-первых, спасибо, что ответили. Я понимаю, насколько вы «загруженный» человек и в принципе не рассчитывал ни на скорый ответ, ни уж тем более на какой-то детальный разбор или анализ. На мой взгляд, надо быть очень порядочным литературным критиком, чтобы вообще вести подобного рода переписки…
Во-вторых - и согласен и «не согласен» одновременно. Согласен в том, что «поэтического», или точнее «поэтизмов» в моих стихах-текстах крайне мало. Можно отыскать какие-то крупицы или наткнуться на них и даже удивиться их присутствию, но большая часть текстов имеет явно прозаическое происхождение и содержание. Это либо прямая речь, либо диалоги, а чаще внутренний поток, но не подсознания, а сознания, то есть воспоминаний или же размышлений по тому или иному поводу, записанных в определённой форме на бумагу. Этим они отличаются от «белого стиха», который подразумевает всё-таки наличие поэтической «тонкости», недосказанности, прозрачности… того, что есть, например, в стихах отца -
«Сосны сгорбились,
сосны в смокингах.
Как много бабочек на пепелище…»
Или в стихах Анджея Бартынского в его же переводах:
Черный арлекин не может говорить
Рыдает рыжеволосый в углу
В доме сорока пяти дегенератов
Стоит на коленях арлекин
В какое время
Добрый пилот - злой человек метнул бомбу
и испачкал кровью эпилог
Многих коломбин
Белые вороны не белые
Кровь имеет цвет
Белые флаги не белые
Ты глупая Лола
Нет у меня дома из майолики
Черный арлекин потерял голову
Говоришь коралловые бусы
Коралловые бусы говоришь
Ну конечно это
Коралловые бусы
(АРЛЕКИН)
или в «Розовом и чёрном» Тадеуша Засадного:
Тропинка мышью ползет
в туфлях
тривиальных
жестких
из черники
Из костела в лес
из жизни в крест
лениво поднимая реснички
Ах нелепость невеста
улететь
взмахнув крылом
в небеса
Розовая тень
свеча как выстрел
паромщика
Третий день
похороны
Примеров можно привести множество… И из Ферлингетти, и из Блая и из Гинсберга,
Хотя «американцы» значительно «проще» организованы в поэтическом смысле, нежели чем европейцы, и такое «тонкачество» для них – большая редкость.
То, что делаю я, по крайней мере, по форме, это нечто среднее между стихами Людвика Ашкенази (в переводах Максима Реллиба) и стихами Чарльза Буковски (в переводах А.Гузмана). Двух очень разных поэтов (один европеец, благородный, рефлексирующий, сострадающий Человеку... Реагирующий на то, что происходит вокруг, в первую очередь на те трагические события, которыми была наполнена середина ХХ века… Шестидесятник и гуманист, в полном смысле этого слова… Другой - американский раздолбай, циник, иногда сентиментальный, грустный циник, но чаще весёлый, констатирующий реальные факты собственной биографии и окружающей его, иногда совершенно идиотской и тупой, но в тоже время единственной и неповторимой действительности). «На мясокомбинате», «Американская рулетка», «Несколько полезных советов», «Зотиковы яйца», «Учения», «Одноклассники» - стихи, тяготеющие по своей форме к прозаизмам Буковски.
«Виолончель», «Пианино», «Родина», «Дети» - к гуманистической традиции Ашкенази.
«Новые стихи», «Мама», «Море», «Татьянин день» - ни к чему не тяготеют, а есть Олег Фёдоров в чистом виде, впрочем, как и все предыдущие, названные мною выше. Что касается «русского верлибра», то я его практически не знаю. «Как хороши, как свежи были розы…» ? Да. «Сад» Хлебникова – тоже… Кстати говоря, Хлебниковский «Сад» и есть в моём понимании – настоящий верлибр. Свои стихи и тексты я с этой поэтической формой никак не связываю, может быть в силу собственной литературной безграмотности, может потому, что само слово мне не очень нравится, кажется устаревшим и архаичным.
Алёхина я не читал. (Попробую найти в Интернете). Давида Самойлова, преимущественно, рифмованного. Когда-то давно - Айги, но он, я помню, показался мне слишком умственным и суховатым. Из русских писателей на меня оказал достаточно сильное влияние Виктор Голявкин, рассказы которого я знаю с детства. (Отец его очень любил, и в своё время «подсовывал») Говорят, он писал и белые стихи, но я их нигде не видел.
Кроме всего прочего (если говорить о влияниях) – Хемингуэевская проза (в особенности Книга рассказов «В наше время», я имею в виду бесстрастные преамбулы, выделенные курсивом и предваряющие каждый рассказ), и поэтическая проза Вольфганга Борхерта («Снег и скрипки» написаны в Борхертовской манере) и так называемая «морально-философская» поэтика Тадеуша Ружевича, который чрезвычайно близок мне и по интонации и по писательской сверхзадаче. Недавно открыл для себя стихи «лидера аргентинских ультраистов» Хорхе Луиса Борхеса. Раньше читал только прозу. Тоже очень близко. Ну и так далее… Сандрар, Превер, швед Артур Лундквист… Стихи каждого из них в разное время я читал в своих программах на Радио.
Что же касается международного белого стиха, то им пользуется всё большее количество поэтов, в том числе живущих в Сибири, из тех, кого я знаю – это ненец Юрий Вэлла, тюменцы Сергей Горбунов и Ольга Добрынина. И за этими свободными формами – на мой взгляд, будущее. Не то чтобы рифмованный стих окончательно исчерпал свои возможности, но основные его стандарты, уже давно работают лишь на повторах. Ничего нового не появилось и не появляется на рифмованном поэтическом горизонте, об этом мы с Вами уже говорили.
То, что делаю я, на мой взгляд, уникально и кому-то может быть интересно, лишь по одной причине. За каждым текстом стоит – Автор, то есть Олег Фёдоров. Со своей интонацией, со своими историями, со своей биографией и отношением к Жизни… Истории, Любви, Политике, отдельным людям и т.д. Не знаю, такое ли уж это большое достоинство, скорее данность, но для меня это факт, определяющий моё право на публичность, то есть на публикацию. Почему? Потому что никто кроме меня не напишет и не расскажет о тех людях, которые были и есть со мной рядом. А одна из главных задач художника – это сохранение того жизненного пространства, свидетелем и участником которого он является. На мой, субъективный взгляд… «Не опишешь», - как сказал недавно Лев Аннинский в какой-то телепрограмме, - «и как будто и не было всего этого». Скромная, но согласитесь, очень важная задача.
Что же касается профессиональных моментов, то я не занимаюсь «конструированием» или «деланием» стиха или же текста. Поэтому, как Вы справедливо заметили в них «чего-то» и не хватает. Не хватает, наверно, искусственности, то есть придуманных, просчитанных «поэтизмов». Я, действительно, доверяю стихии самого текста и собственной интуиции, и исправляю что-то крайне редко. Скорее просто довожу до ума. В этом смысле мне близка позиция Геннадия Шпаликова - «Стихи они с неба, я – перевожу…» Иногда кажется, что ты постепенно раскрываешь то, что уже давно тобой написано. Но это, спорный конечно, вопрос…
Посылаю несколько стихов, которые Вы возможно уже читали, и которые лишь отчасти опровергают Вами сказанное. А вообще – спасибо. Если найдёте время написать пару слов, буду рад, если нет – честное слово, не обижусь.
И ещё… Главным критерием для меня лично (понимаю, что это не профессионально) в оценке того или иного произведения или же текста остаётся - «трогает или не трогает…», «цепляет или не цепляет».
Тронуло Вас что-то или нет?
Всего хорошего!
С уважением!
О.Ф.
июнь 2004
К письму прилагались стихи:
Море
11 сентября
Родина
Дети
Мы живём в этом мире…
О гениях
И приписка:
Честно говоря, перечитал это всё и понял – действительно слишком просто… Для внутреннего, так сказать, употребления. Не буду перегружать письмо стихами. Что-то Вы уже читали, что-то нет. Если надо будет, пришлю потом ещё.
Успехов Вам в самых различных формах деятельности! До свиданья, ещё раз…
На этом наше общение завершилось… Я понимаю, что поступил как подросток, возможно глупо… но, по другому, по всей видимости, в тот момент времени, не мог…
Спасибо, что московский критик спровоцировал меня на эту саморецензию. С удивлением перечитал её в процессе подготовки этого текста (еле нашёл оригинал). Сейчас бы я написал, наверное, немного по другому, но в принципе, всё абсолютно верно. С тех пор прошло семь лет. Стихи Алёхина я потом почитал… Есть даже очень… Ну и тогда я ещё не знал стихов Александра Володина. Открыл я его (как Поэта) самостоятельно и несомненно бы добавил в список наиболее близких мне русскоязычных Авторов, использовавших форму нерифмованного стиха:
Правда почему-то потом торжествует.
Почему-то торжествует.
Почему-то потом.
Почему-то торжествует правда.
Правда, потом.
Ho обязательно торжествует.
Людям она почему-то нужна.
Хотя бы потом.
Почему-то потом.
Но почему-то обязательно.
(А.Володин)
12-14.10.2011
Окончание следует…
